Продолжение. ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ТУТ
Социально-культурные последствия концепций рая и ада (Запад и Восток)
Различия в религиозном понимании рая и ада на христианском Западе и Востоке значительно отразились на культуре, общественной морали и практиках.
Западная традиция (Европа, католицизм и протестантизм)
На латинском Западе средних веков представление об аде как месте страшных мук для грешников стало мощным социальным фактором. Страх адских наказаний активно использовался церковными проповедниками для назидания паствы. Картины Страшного суда и адских мучений украшали фасады готических соборов (вспомним знаменитый барельеф «Страшный суд» на соборе в Шартре) – они должны были, в прямом смысле, живописать последствия греха, внушая благоговейный страх. В литературе и театре эпохи тоже главенствовала эсхатологическая тема: мистерии разыгрывали сцены ада, например, популярный мотив «Адское зевало» – пасть чудовища, поглощающая грешников – должен был наглядно представить нераскаянным, что их ждет. Такая культура страха отчасти дисциплинировала общество, укрепляя мораль через ужас наказания. Однако были и побочные эффекты: иногда панический страх ада толкал людей к крайностям – флагелланты (самобичующие себя), продажа индульгенций («покупка» облегчения в чистилище за деньги) и даже охота на ведьм – все это питалось убеждением, что ад реален и грозит отовсюду. Западное богословие, подчёркивая юридический аспект («грех – преступление, кара – ад»), невольно способствовало атмосфере вины и ужаса перед Божьим судом. Это, с одной стороны, рождает величайшие творения искусства (та же «Божественная комедия» Данте или «Страшный Суд» Микеланджело в Сикстине), с другой – иногда приводило к психологическому давлению на массы (неслучайно в позднейшей литературе, уже в эпоху Просвещения, появится критика церкви за «запугивание адом»).
В Новое время, после Реформации, страх ада хотя и смягчается в культуре (особенно в эпоху Просвещения, когда ад стали считать «баснями для старушек»), но морально-психологическое наследие осталось. Даже у вполне светских европейцев укоренилось понятие, что мораль – это нечто обеспечиваемое страхом наказания (сначала религиозным, а затем заменившим его государственным законом). Можно сказать, западная цивилизация восприняла юридический дух христианской эсхатологии: как в религии грозил ад, так в светском обществе – тюрьма или суд. В то же время, западное христианство дало миру и примеры иного отношения: так, в католичестве всегда присутствовала идея милосердия, смягчающая страх. Возникновение образа чистилища можно даже считать выражением милосердия – души получают шанс очиститься, а не отправляются автоматом в вечный огонь. Однако позднее злоупотребления с индульгенциями (когда прощение грехов и спасение стали, по сути, товаром) привели к протестантскому протесту. Протестанты отвергли чистилище и индульгенции, но не отвергли сам принцип вечного воздаяния. Просто у них акцент сместился: спасение верой, а не делами – значит, человек не может «заслужить» рай, но и избежать ада может лишь через живую веру. Это породило иной психологический эффект: уверенность спасения у одних (кальвинисты верили в избрание святых) и, напротив, тревогу у других (если нет уверенности в своем избранничестве). В результате, западная культура получила и тип самоуверенного праведника, и тип «грешника в руках разгневанного Бога», трепещущего всю жизнь (как на знаменитой гравюре с падающим в пропасть человеком над огнем). В общем, в Западной Европе тема рая и ада пронизывала общество: от архитектуры и искусства – до законодательства (ересь, ведущая к аду, каралась казнью, «чтобы душа не погибла навечно») и воспитания детей (рассказы о чертях, утаскивающих непослушных, прочно вошли в фольклор).
Восточная традиция (православие)
Православный Восток, сохраняя ту же веру в рай и ад, тем не менее развил менее юридическое, более мистическое их понимание. Уже византийские богословы, как отмечалось, видели в аду прежде всего лишение Божественной любви по вине самого человека. Классическая православная мысль утверждает: Бог есть любовь и свет, который сияет на всех, и праведных и грешных, но ощущается ими по-разному 11. Святитель Исаак Сирин (VII в.) писал, что «мучимые в геенне поражаются бичом любви». Иными словами, мучение грешника – не от отсутствия Бога, а от присутствия Бога, которое грешное существо не может принять и переживает как боль. Эта идея глубоко вошла в восточное богословие. В новейшее время православный публицист Александр Каломирос в эссе «Река огненная» (1980 г.) противопоставил западному «юридическому» аду православный взгляд: «Огонь адский – это та же любовь Божия, только принятие ее различно» 11. Официальное православное учение формулирует это сдержаннее, но суть та же. Например, богослов Пантелеимон Томасос пишет: «Небо и ад – не два разных места, где праведники получают награды, а грешники наказания, но два состояния отношения к Богу… Один и тот же Божественный огонь любви дает радость принявшим его и боль тем, чья душа ожесточена» 11. Православные догматисты подчеркивают, что Бог не сотворил зла и ада как такового; адские муки – это последствие свободного отвержения Бога творением. В то время как католическая схоластика (Афанасий, Августин на Западе) утверждала, что огонь геенны – реален, материален 11, православные склонялись считать образы огня метафорой нетварной энергии Бога, обжигающей совесть грешника 11. Эти богословские нюансы повлияли и на духовность, и на богослужение.
В православном культе меньше упор делается на живописание адских мук. В храмах Востока, конечно, есть фрески Страшного суда (например, знаменитая фреска Дионисия в Ферапонтовом монастыре). Но литургическая жизнь концентрируется больше на радости Воскресения. Главный праздник – Пасха – провозглашает: «Христос воскрес из мертвых, смертью смерть поправ». В пасхальных песнопениях звучит уверенность, что Христос «сошел во ад и разрушил ад». Таким образом, в народном православном сознании ад не всесилен – напротив, ад уже побежден Христом. Это рождает не самоуверенность, но скорее умиротворенную надежду. Православные поминают усопших молитвами, веря, что молитва Церкви облегчает участь даже самых грешных – опять же акцент на милосердии над правосудием. Византийская империя и последующие православные народы не знали таких масштабов «святой Инквизиции» или религиозных войн, какие были на Западе – отчасти потому, что метод «спасти душу силой, чтобы не попала в ад» не был характерен для восточной ментальности. Безусловно, были и на Востоке принудительные меры (казни еретиков случались в Византии, старообрядцев преследовали в России), но идеологически это не оправдывалось тем, что «инаковерующий обречен на вечный ад и его надо остановить любой ценой». Скорее, к еретикам относились как к заразе, портящей единство земной церкви, а не как к “душам, которых надо пыткой привести к спасению”. Разница тонкая, но реальная.
Еще одно последствие: нравственный облик верующего в разных традициях. Западный христианин (особенно католик) воспитывался в ключе чувства вины и необходимости удовлетворить Божественную справедливость. Отсюда практики покаяния, епитимьи, иногда весьма строгие, – чтобы не гореть в чистилище. Восточный же христианин больше воспитывался в ключе раскаяния как исцеления, чем наказания. Византийские отцы сравнивали грех с болезнью, а священника – с врачом. Покаяние видели как лекарство, а не только как юридическое удовлетворение. Это привело к тому, что православная духовность более терапевтична, без крайностей самобичевания (конечно, были строгие подвижники, но общее чувство – милость Божия покрывает множество грехов). В культуре это выразилось, например, в народном восприятии Бога не столько как судьи, сколько как милостивого Отца (молитва «Отче наш» – центральна). В народных сказках русских чаще встречается «Бог милостив, простит», чем образы адского возмездия (хотя и они есть).
Вместе с тем, восточная традиция породила сильный мистический индивидуализм – старцы, исихасты уходили в затвор, спасая душу, нередко отстраняясь от социальной активности. Запад же, устрашая адом, мобилизовывал народ на крестовые походы, миссии, строительство соборов (кстати, страх чистилища стимулировал богатых жертвовать на храмы, монастыри, чтобы «отмолить грехи» – благодаря чему мы имеем грандиозные готические соборы Европы). Восток не знал института индульгенций, поэтому и экономика церкви там развивалась иначе: держалась на княжеских пожертвованиях и царских милостынях, но не на массовой “оплате спасения”. В этом смысле религиозные установки влияли даже на финансово-общественные отношения.
Итоговые различия
На Западе концепция рая и ада (особенно ада) во многом воспитывала сознание через страх и чувство долга. Это создало дисциплинированные общества, где закон (как отражение высшей Справедливости) уважался, но где также были периоды фанатизма и жестокости «во имя спасения». На Востоке акцент на внутреннем преображении и таинстве милости породил общества более патерналистские (где надеялись на милость царя и Бога), менее склонные к агрессивному миссионерству, но иногда и пассивные в социальных изменениях (раз Бог милостив, незачем революций – терпи). Конечно, это обобщения, и реальная история сложнее. Однако культурный код “страха Божьего” vs “умиления перед Тайной” различим: средневековый западный христианин молился, чтобы спастись от гнева Господня, а восточный – чтобы удостоиться света лица Его. Оба – грани единой веры, но тональность разная.
В наше время, когда глобализация смешала традиции, эти различия сглаживаются. Но они оставили след. Даже сегодня можно услышать от европейца-агностика: «Я не верю, но ад меня пугает» – эхо средневековых страхов, – тогда как у, скажем, русской деревенской бабушки-прихожанки скорее услышишь: «Бог есть любовь, Он всех помилует», что отражает православное упование. И то, и другое – следствия веков определенной теологии рая и ада.
Основная идея: Царствие Божие внутри нас
Проследив этот длинный путь историй и идей, возвращаемся к евангельским словам: «Царствие Божие внутри вас». Теперь они обретают более ясный смысл. Религиозная мысль и опыт многих поколений привели к пониманию, что подлинный рай и ад зарождаются в сердце человека уже при земной жизни. Смерть лишь являет совершенную правду о душе, раскрывая то, чем она стала.
Если человек всей жизнью искал Бога, наполнялся любовью и смирением – он носил в себе Царство Божие, и переход через смерть лишь откроет ему более полную меру той радости, которую он вкусил отчасти здесь. Недаром святые умирали с улыбкой – они переходили из веры в явь, из внутреннего рая – в рай совершенный. И наоборот, если кто замыкался в эгоизме, злобе, отвергал голос совести – он уже жил в преддверии ада, и за порогом смерти этот внутренний ад разгорится полностью. Как писал древний христианский автор: «Каждый несёт с собой свою судьбу; имеющий в сердце рай – войдёт в рай, имеющий ад – войдёт в ад».
Современное богословие фактически подтверждает эту мысль языком доктрины: Бог не предопределяет никого в ад – человек сам выбирает отчуждение от Бога, и муки ада не что иное, как мучительное присутствие Истины для того, кто лжи возлюбил более истины. И напротив, блаженство праведников – это не произвольный «приз», а естественное следствие общения души с источником жизни – Богом – которое началось еще до смерти и продолжается в вечности.
Православный автор дает наглядный образ: один и тот же свет причиняет страдание больным глазам и радость здоровым 11. Так и Божий свет, Божие Царство одно для всех, просто для одних оно желанно, а для других ненавистно (по их же свободному выбору). Значит, рай и ад – не два разных творения, а две стороны отношения к одному Богу. В этом глубочайший смысл: Бог внутри нас устанавливает Свое Царство, если мы позволяем; или же для нас Его Царство становится огнем в совести, если мы противимся.
Таким образом, посмертное бытие – не параллельная вселенная с другими законами, а прямое продолжение духовной жизни личности. Встреча с Богом неизбежна («все предстанем пред судом Христовым»), но качество этой встречи определяется тем, что внутри человека. Если внутри – Царство Божие (правда, любовь, смирение), то встреча эта – радость, вхождение в радость Господина. Если же внутри царство эго («я – себе царь»), то встреча с истинным Царем будет переживаться как крушение и стыд, который и составит муку. Как говорил один подвижник, «в день Суда отыщется сердце человека» – и больше ничего внешнего не понадобится.
Следует подчеркнуть: такой подход не умаляет реальности рая или ада – напротив, делает их еще более серьезными. Потому что уже здесь и сейчас человек причастен либо первому, либо второму. Нельзя отложить вопрос до смерти – мы каждодневно творим свою вечность. Христос дал нам и путь (заповеди любви, смирения, прощения), и силу (благодать Духа Святого в Таинствах) для того, чтобы Царство Божие росло в нас, «как зерно, дающее древо». И христианин призван ощущать себя именно гражданином этого внутреннего Царства. Апостол Павел писал: «Царство Божие – это праведность, и мир, и радость во Святом Духе» (Рим 14:17). Заметим, он не говорит о золотых улицах или ангельских хорах, а называет качества духовного состояния. Праведность (то есть гармония с волей Божией), мир (глубинное спокойствие совести) и радость во Святом Духе – вот признаки того, что уже здесь, на земле, человек живет в измерении Божьего Царства.
Напротив, где ненависть, тревога, отчаяние – там ад начинается уж сейчас. Христианская культура часто говорит: «жить с Богом – уже рай, жить без Него – мука». Это не просто красивые слова – это духовный закон, подтвержденный опытом бесчисленных людей. В житиях святых описаны мученики, которые в адских по человеческим меркам условиях (казни, тюрьмы) пели псалмы и пребывали в небесной радости – ибо Царство Божие было внутри них. И наоборот, известны примеры, когда, казалось бы, всесильные тираны, имевшие все земные удовольствия, жили как в аду – терзаясь страхами, злобой, не находя покоя ни днем, ни ночью (достаточно вспомнить библейского царя Саула, которого «злой дух мучил» в его отступничестве).
Социальный поворот
В наше время понимание Царства Божия как внутренней реальности имеет и социальное измерение: люди осознают, что нельзя построить рай на земле внешними средствами – технологией, политикой – без преобразования самих себя. Утопии XX века, пытавшиеся создать «рай без Бога», обернулись катастрофами. Это лишний раз подтверждает евангельскую истину: «внутри вас» – стартовая точка любых изменений. Когда сердце человека исполнено Царства Божия, он несет его вовне – в семью, в общество, в культуру, – освящая мир вокруг. Но если сердца пусты или полны эгоизма, никакие институты не предотвратят скатывания общества в «ад» – будь то войны, тирания или упадок морали.
Вывод
Идея о том, что рай и ад – не столько местопребывания, сколько состояния души, – не упрощает и не “психологизирует” веру, а напротив, углубляет ее. Она снимает ложные, наивно-материалистические ожидания (нарисованные картины загробных ландшафтов) и возвращает нас к сути евангельского послания: «Покайся, ибо приблизилось Царство Божие». Приблизилось – значит, уже у порога, готово войти внутрь тебя, если открышь. И тогда никакая смерть не страшна, ибо душа уже живет жизнью вечного Царства, которое “ни глаз не видел, ни ухо не слыхало, что уготовал Бог любящим Его” – но которое отчасти может быть пережито в глубинах сердца через общение с Богом. Именно к этому переживанию своей сущности в Боге призывает нас Христос, когда говорит о Царствии Божием внутри нас. Это переживание и есть начало небесной жизни, которая продолжается после смерти в вечном Божественном Царстве.
От нас зависит, войдем ли мы в него. И начинается этот выбор – здесь и сейчас, в тайниках души. Царство Божие – не далекая утопия, а духовная реальность, призванная обитать внутри каждого из нас. И когда наши земные дни закончатся, мы не попадем в чуждый неизвестный мир, а пожнем плоды того Царства, которое вызревало в нашем сердце 11.
Список использованных источников
1. Bart Ehrman, Did Ancient Greeks Invent Heaven and Hell? — The Bart Ehrman Blog
2. Brigid Burke, The Mythology of Afterlife Beliefs and Their Impact on Religious Conflict, Part 1 — RELIGIOUS THEORY
3. Brigid Burke, The Mythology of Afterlife Beliefs and Their Impact on Religious Conflict, Part 2 — RELIGIOUS THEORY
4. What Jesus Really Said About Heaven and Hell, TIME
5. What did Jesus think heaven and hell were? : r/AcademicBiblical
6. Our current concept of Hell as a blazing inferno is based on Dante’s …
7. Microsoft Word - Marcinrb01.doc (в отношении точного перевода греч. entos)
8. N. T. Wright, On Earth As In Heaven — NTWrightPage
9. Mircea Eliade, COINCIDENTIA OPPOSITORUM — Institute for Christian Studies (PDF)
10. C. S. Lewis, The Great Divorce (chapters 7–9)
11. Hell and Heaven — PEMPTOUSIA
Социально-культурные последствия концепций рая и ада (Запад и Восток)
Различия в религиозном понимании рая и ада на христианском Западе и Востоке значительно отразились на культуре, общественной морали и практиках.
Западная традиция (Европа, католицизм и протестантизм)
На латинском Западе средних веков представление об аде как месте страшных мук для грешников стало мощным социальным фактором. Страх адских наказаний активно использовался церковными проповедниками для назидания паствы. Картины Страшного суда и адских мучений украшали фасады готических соборов (вспомним знаменитый барельеф «Страшный суд» на соборе в Шартре) – они должны были, в прямом смысле, живописать последствия греха, внушая благоговейный страх. В литературе и театре эпохи тоже главенствовала эсхатологическая тема: мистерии разыгрывали сцены ада, например, популярный мотив «Адское зевало» – пасть чудовища, поглощающая грешников – должен был наглядно представить нераскаянным, что их ждет. Такая культура страха отчасти дисциплинировала общество, укрепляя мораль через ужас наказания. Однако были и побочные эффекты: иногда панический страх ада толкал людей к крайностям – флагелланты (самобичующие себя), продажа индульгенций («покупка» облегчения в чистилище за деньги) и даже охота на ведьм – все это питалось убеждением, что ад реален и грозит отовсюду. Западное богословие, подчёркивая юридический аспект («грех – преступление, кара – ад»), невольно способствовало атмосфере вины и ужаса перед Божьим судом. Это, с одной стороны, рождает величайшие творения искусства (та же «Божественная комедия» Данте или «Страшный Суд» Микеланджело в Сикстине), с другой – иногда приводило к психологическому давлению на массы (неслучайно в позднейшей литературе, уже в эпоху Просвещения, появится критика церкви за «запугивание адом»).
В Новое время, после Реформации, страх ада хотя и смягчается в культуре (особенно в эпоху Просвещения, когда ад стали считать «баснями для старушек»), но морально-психологическое наследие осталось. Даже у вполне светских европейцев укоренилось понятие, что мораль – это нечто обеспечиваемое страхом наказания (сначала религиозным, а затем заменившим его государственным законом). Можно сказать, западная цивилизация восприняла юридический дух христианской эсхатологии: как в религии грозил ад, так в светском обществе – тюрьма или суд. В то же время, западное христианство дало миру и примеры иного отношения: так, в католичестве всегда присутствовала идея милосердия, смягчающая страх. Возникновение образа чистилища можно даже считать выражением милосердия – души получают шанс очиститься, а не отправляются автоматом в вечный огонь. Однако позднее злоупотребления с индульгенциями (когда прощение грехов и спасение стали, по сути, товаром) привели к протестантскому протесту. Протестанты отвергли чистилище и индульгенции, но не отвергли сам принцип вечного воздаяния. Просто у них акцент сместился: спасение верой, а не делами – значит, человек не может «заслужить» рай, но и избежать ада может лишь через живую веру. Это породило иной психологический эффект: уверенность спасения у одних (кальвинисты верили в избрание святых) и, напротив, тревогу у других (если нет уверенности в своем избранничестве). В результате, западная культура получила и тип самоуверенного праведника, и тип «грешника в руках разгневанного Бога», трепещущего всю жизнь (как на знаменитой гравюре с падающим в пропасть человеком над огнем). В общем, в Западной Европе тема рая и ада пронизывала общество: от архитектуры и искусства – до законодательства (ересь, ведущая к аду, каралась казнью, «чтобы душа не погибла навечно») и воспитания детей (рассказы о чертях, утаскивающих непослушных, прочно вошли в фольклор).
Восточная традиция (православие)
Православный Восток, сохраняя ту же веру в рай и ад, тем не менее развил менее юридическое, более мистическое их понимание. Уже византийские богословы, как отмечалось, видели в аду прежде всего лишение Божественной любви по вине самого человека. Классическая православная мысль утверждает: Бог есть любовь и свет, который сияет на всех, и праведных и грешных, но ощущается ими по-разному 11. Святитель Исаак Сирин (VII в.) писал, что «мучимые в геенне поражаются бичом любви». Иными словами, мучение грешника – не от отсутствия Бога, а от присутствия Бога, которое грешное существо не может принять и переживает как боль. Эта идея глубоко вошла в восточное богословие. В новейшее время православный публицист Александр Каломирос в эссе «Река огненная» (1980 г.) противопоставил западному «юридическому» аду православный взгляд: «Огонь адский – это та же любовь Божия, только принятие ее различно» 11. Официальное православное учение формулирует это сдержаннее, но суть та же. Например, богослов Пантелеимон Томасос пишет: «Небо и ад – не два разных места, где праведники получают награды, а грешники наказания, но два состояния отношения к Богу… Один и тот же Божественный огонь любви дает радость принявшим его и боль тем, чья душа ожесточена» 11. Православные догматисты подчеркивают, что Бог не сотворил зла и ада как такового; адские муки – это последствие свободного отвержения Бога творением. В то время как католическая схоластика (Афанасий, Августин на Западе) утверждала, что огонь геенны – реален, материален 11, православные склонялись считать образы огня метафорой нетварной энергии Бога, обжигающей совесть грешника 11. Эти богословские нюансы повлияли и на духовность, и на богослужение.
В православном культе меньше упор делается на живописание адских мук. В храмах Востока, конечно, есть фрески Страшного суда (например, знаменитая фреска Дионисия в Ферапонтовом монастыре). Но литургическая жизнь концентрируется больше на радости Воскресения. Главный праздник – Пасха – провозглашает: «Христос воскрес из мертвых, смертью смерть поправ». В пасхальных песнопениях звучит уверенность, что Христос «сошел во ад и разрушил ад». Таким образом, в народном православном сознании ад не всесилен – напротив, ад уже побежден Христом. Это рождает не самоуверенность, но скорее умиротворенную надежду. Православные поминают усопших молитвами, веря, что молитва Церкви облегчает участь даже самых грешных – опять же акцент на милосердии над правосудием. Византийская империя и последующие православные народы не знали таких масштабов «святой Инквизиции» или религиозных войн, какие были на Западе – отчасти потому, что метод «спасти душу силой, чтобы не попала в ад» не был характерен для восточной ментальности. Безусловно, были и на Востоке принудительные меры (казни еретиков случались в Византии, старообрядцев преследовали в России), но идеологически это не оправдывалось тем, что «инаковерующий обречен на вечный ад и его надо остановить любой ценой». Скорее, к еретикам относились как к заразе, портящей единство земной церкви, а не как к “душам, которых надо пыткой привести к спасению”. Разница тонкая, но реальная.
Еще одно последствие: нравственный облик верующего в разных традициях. Западный христианин (особенно католик) воспитывался в ключе чувства вины и необходимости удовлетворить Божественную справедливость. Отсюда практики покаяния, епитимьи, иногда весьма строгие, – чтобы не гореть в чистилище. Восточный же христианин больше воспитывался в ключе раскаяния как исцеления, чем наказания. Византийские отцы сравнивали грех с болезнью, а священника – с врачом. Покаяние видели как лекарство, а не только как юридическое удовлетворение. Это привело к тому, что православная духовность более терапевтична, без крайностей самобичевания (конечно, были строгие подвижники, но общее чувство – милость Божия покрывает множество грехов). В культуре это выразилось, например, в народном восприятии Бога не столько как судьи, сколько как милостивого Отца (молитва «Отче наш» – центральна). В народных сказках русских чаще встречается «Бог милостив, простит», чем образы адского возмездия (хотя и они есть).
Вместе с тем, восточная традиция породила сильный мистический индивидуализм – старцы, исихасты уходили в затвор, спасая душу, нередко отстраняясь от социальной активности. Запад же, устрашая адом, мобилизовывал народ на крестовые походы, миссии, строительство соборов (кстати, страх чистилища стимулировал богатых жертвовать на храмы, монастыри, чтобы «отмолить грехи» – благодаря чему мы имеем грандиозные готические соборы Европы). Восток не знал института индульгенций, поэтому и экономика церкви там развивалась иначе: держалась на княжеских пожертвованиях и царских милостынях, но не на массовой “оплате спасения”. В этом смысле религиозные установки влияли даже на финансово-общественные отношения.
Итоговые различия
На Западе концепция рая и ада (особенно ада) во многом воспитывала сознание через страх и чувство долга. Это создало дисциплинированные общества, где закон (как отражение высшей Справедливости) уважался, но где также были периоды фанатизма и жестокости «во имя спасения». На Востоке акцент на внутреннем преображении и таинстве милости породил общества более патерналистские (где надеялись на милость царя и Бога), менее склонные к агрессивному миссионерству, но иногда и пассивные в социальных изменениях (раз Бог милостив, незачем революций – терпи). Конечно, это обобщения, и реальная история сложнее. Однако культурный код “страха Божьего” vs “умиления перед Тайной” различим: средневековый западный христианин молился, чтобы спастись от гнева Господня, а восточный – чтобы удостоиться света лица Его. Оба – грани единой веры, но тональность разная.
В наше время, когда глобализация смешала традиции, эти различия сглаживаются. Но они оставили след. Даже сегодня можно услышать от европейца-агностика: «Я не верю, но ад меня пугает» – эхо средневековых страхов, – тогда как у, скажем, русской деревенской бабушки-прихожанки скорее услышишь: «Бог есть любовь, Он всех помилует», что отражает православное упование. И то, и другое – следствия веков определенной теологии рая и ада.
Основная идея: Царствие Божие внутри нас
Проследив этот длинный путь историй и идей, возвращаемся к евангельским словам: «Царствие Божие внутри вас». Теперь они обретают более ясный смысл. Религиозная мысль и опыт многих поколений привели к пониманию, что подлинный рай и ад зарождаются в сердце человека уже при земной жизни. Смерть лишь являет совершенную правду о душе, раскрывая то, чем она стала.
Если человек всей жизнью искал Бога, наполнялся любовью и смирением – он носил в себе Царство Божие, и переход через смерть лишь откроет ему более полную меру той радости, которую он вкусил отчасти здесь. Недаром святые умирали с улыбкой – они переходили из веры в явь, из внутреннего рая – в рай совершенный. И наоборот, если кто замыкался в эгоизме, злобе, отвергал голос совести – он уже жил в преддверии ада, и за порогом смерти этот внутренний ад разгорится полностью. Как писал древний христианский автор: «Каждый несёт с собой свою судьбу; имеющий в сердце рай – войдёт в рай, имеющий ад – войдёт в ад».
Современное богословие фактически подтверждает эту мысль языком доктрины: Бог не предопределяет никого в ад – человек сам выбирает отчуждение от Бога, и муки ада не что иное, как мучительное присутствие Истины для того, кто лжи возлюбил более истины. И напротив, блаженство праведников – это не произвольный «приз», а естественное следствие общения души с источником жизни – Богом – которое началось еще до смерти и продолжается в вечности.
Православный автор дает наглядный образ: один и тот же свет причиняет страдание больным глазам и радость здоровым 11. Так и Божий свет, Божие Царство одно для всех, просто для одних оно желанно, а для других ненавистно (по их же свободному выбору). Значит, рай и ад – не два разных творения, а две стороны отношения к одному Богу. В этом глубочайший смысл: Бог внутри нас устанавливает Свое Царство, если мы позволяем; или же для нас Его Царство становится огнем в совести, если мы противимся.
Таким образом, посмертное бытие – не параллельная вселенная с другими законами, а прямое продолжение духовной жизни личности. Встреча с Богом неизбежна («все предстанем пред судом Христовым»), но качество этой встречи определяется тем, что внутри человека. Если внутри – Царство Божие (правда, любовь, смирение), то встреча эта – радость, вхождение в радость Господина. Если же внутри царство эго («я – себе царь»), то встреча с истинным Царем будет переживаться как крушение и стыд, который и составит муку. Как говорил один подвижник, «в день Суда отыщется сердце человека» – и больше ничего внешнего не понадобится.
Следует подчеркнуть: такой подход не умаляет реальности рая или ада – напротив, делает их еще более серьезными. Потому что уже здесь и сейчас человек причастен либо первому, либо второму. Нельзя отложить вопрос до смерти – мы каждодневно творим свою вечность. Христос дал нам и путь (заповеди любви, смирения, прощения), и силу (благодать Духа Святого в Таинствах) для того, чтобы Царство Божие росло в нас, «как зерно, дающее древо». И христианин призван ощущать себя именно гражданином этого внутреннего Царства. Апостол Павел писал: «Царство Божие – это праведность, и мир, и радость во Святом Духе» (Рим 14:17). Заметим, он не говорит о золотых улицах или ангельских хорах, а называет качества духовного состояния. Праведность (то есть гармония с волей Божией), мир (глубинное спокойствие совести) и радость во Святом Духе – вот признаки того, что уже здесь, на земле, человек живет в измерении Божьего Царства.
Напротив, где ненависть, тревога, отчаяние – там ад начинается уж сейчас. Христианская культура часто говорит: «жить с Богом – уже рай, жить без Него – мука». Это не просто красивые слова – это духовный закон, подтвержденный опытом бесчисленных людей. В житиях святых описаны мученики, которые в адских по человеческим меркам условиях (казни, тюрьмы) пели псалмы и пребывали в небесной радости – ибо Царство Божие было внутри них. И наоборот, известны примеры, когда, казалось бы, всесильные тираны, имевшие все земные удовольствия, жили как в аду – терзаясь страхами, злобой, не находя покоя ни днем, ни ночью (достаточно вспомнить библейского царя Саула, которого «злой дух мучил» в его отступничестве).
Социальный поворот
В наше время понимание Царства Божия как внутренней реальности имеет и социальное измерение: люди осознают, что нельзя построить рай на земле внешними средствами – технологией, политикой – без преобразования самих себя. Утопии XX века, пытавшиеся создать «рай без Бога», обернулись катастрофами. Это лишний раз подтверждает евангельскую истину: «внутри вас» – стартовая точка любых изменений. Когда сердце человека исполнено Царства Божия, он несет его вовне – в семью, в общество, в культуру, – освящая мир вокруг. Но если сердца пусты или полны эгоизма, никакие институты не предотвратят скатывания общества в «ад» – будь то войны, тирания или упадок морали.
Вывод
Идея о том, что рай и ад – не столько местопребывания, сколько состояния души, – не упрощает и не “психологизирует” веру, а напротив, углубляет ее. Она снимает ложные, наивно-материалистические ожидания (нарисованные картины загробных ландшафтов) и возвращает нас к сути евангельского послания: «Покайся, ибо приблизилось Царство Божие». Приблизилось – значит, уже у порога, готово войти внутрь тебя, если открышь. И тогда никакая смерть не страшна, ибо душа уже живет жизнью вечного Царства, которое “ни глаз не видел, ни ухо не слыхало, что уготовал Бог любящим Его” – но которое отчасти может быть пережито в глубинах сердца через общение с Богом. Именно к этому переживанию своей сущности в Боге призывает нас Христос, когда говорит о Царствии Божием внутри нас. Это переживание и есть начало небесной жизни, которая продолжается после смерти в вечном Божественном Царстве.
От нас зависит, войдем ли мы в него. И начинается этот выбор – здесь и сейчас, в тайниках души. Царство Божие – не далекая утопия, а духовная реальность, призванная обитать внутри каждого из нас. И когда наши земные дни закончатся, мы не попадем в чуждый неизвестный мир, а пожнем плоды того Царства, которое вызревало в нашем сердце 11.
Список использованных источников
1. Bart Ehrman, Did Ancient Greeks Invent Heaven and Hell? — The Bart Ehrman Blog
2. Brigid Burke, The Mythology of Afterlife Beliefs and Their Impact on Religious Conflict, Part 1 — RELIGIOUS THEORY
3. Brigid Burke, The Mythology of Afterlife Beliefs and Their Impact on Religious Conflict, Part 2 — RELIGIOUS THEORY
4. What Jesus Really Said About Heaven and Hell, TIME
5. What did Jesus think heaven and hell were? : r/AcademicBiblical
6. Our current concept of Hell as a blazing inferno is based on Dante’s …
7. Microsoft Word - Marcinrb01.doc (в отношении точного перевода греч. entos)
8. N. T. Wright, On Earth As In Heaven — NTWrightPage
9. Mircea Eliade, COINCIDENTIA OPPOSITORUM — Institute for Christian Studies (PDF)
10. C. S. Lewis, The Great Divorce (chapters 7–9)
11. Hell and Heaven — PEMPTOUSIA