Трансформация памяти
Когда думаю о себе в прошедшем времени — словно смотрю на собственные действия немного со стороны. Будто то, что происходило — не со мной происходило, я только наблюдал. Смотрел фильм в голове.
Двадцать лет назад. Не думал, что когда-то напишу подобные цифры о себе, подразумевая себя уже существующего и осмысленного, живущего так давно. Иду по декабрьскому рынку: грязь, блестки для елок, чувствую запах корейской еды и петард. Вижу себя со стороны, фильм в цветах Балабановских уродов и людей, сепия.
На том рынке был развал с кассетами. Сотня-другая альбомов, переписанных у продавца на кухне, с распечатанными вкладышами. Я, кстати, тогда умирал от Бритни Спирс. Кое-какая история случилась и с этим почитанием, но об этом не сейчас. Короче, на этих развалах я покупал не Бритни. Для того чтобы шлифовать жанр своей жизни, выходя из усредненного существования во что-то артхаусное, я брал Паганини. Откровенно говоря, заставлял себя слушать Паганини, которого с трудом мог понять. Особенно каприсы для одной скрипки.
Это одна картинка. Вот другая. «Каждый убивается по-своему» — сказал мне позже сосед по питерской коммуналке на Фонтанке, наркоман Сергей. «Я от наркоты, ты — от другого. Жить без зависимостей — тоже зависимость, попробуй от нее избавься». Он прикуривает от плиты и уходит. Гаснет свет и запах.
Я осмысливаю что-то, а значит придаю абстрактный смысл тому, что само по себе этим смыслом не обладает. Я понимаю и распознаю — а значит сегментирую недискретное пространство. Это не слишком понятно, но более точно. Когда я приписываю хаотичной и непонятной реальности какое-то значение, художественное осмысливаю его, я волей-неволей его сегментирую, раскладываю по полочкам в голове, сдуваю с него пыль. Расставляю по росту, значению и цветам. Смотрю, сочетаются ли красный с абрикосовым или зеленым.
Я думаю о себе, вспоминаю, и отдаю себе отчет, что возможно всего этого не было в моей жизни. Может быть, я выдумал это. А скорее — я выдумал все, что помню. Потому что абстракции, расставленные по хронологии, причинно-следственной связи, по алфавиту или значимости — мое художественное осмысление. Мое произведение. А в художественном произведении всегда должен быть конец и должно быть начало, хотя в реальной жизни этого нет.
Странно, что я не могу видеть себя со стороны в будущем. Как будто не могу представить фильм, который не смотрел или объять умом логику текста, который еще не прочел. Как будто в зависимости от того, куда я смотрю — в прошлое или в будущее — я меняю себя как наблюдаемый объект. В прошлом я есть — с руками, ногами, с прической и в джинсах. В будущем — вижу себя размытого, неопределенного, бессмысленного.
Потому что когда смотрю на себя в будущем — вижу набор равновероятных возможностей. Когда рассматриваю в ретроспективе — вижу факты, которые составляют ту реальность. Вижу что-то единственно возможное, то, что уже не отменить и не переиначить. Хотя именно то, прошлое, почему-то и хочется менять. А надо бы менять будущее.
На том рынке был развал с кассетами. Сотня-другая альбомов, переписанных у продавца на кухне, с распечатанными вкладышами. Я, кстати, тогда умирал от Бритни Спирс. Кое-какая история случилась и с этим почитанием, но об этом не сейчас. Короче, на этих развалах я покупал не Бритни. Для того чтобы шлифовать жанр своей жизни, выходя из усредненного существования во что-то артхаусное, я брал Паганини. Откровенно говоря, заставлял себя слушать Паганини, которого с трудом мог понять. Особенно каприсы для одной скрипки.
Это одна картинка. Вот другая. «Каждый убивается по-своему» — сказал мне позже сосед по питерской коммуналке на Фонтанке, наркоман Сергей. «Я от наркоты, ты — от другого. Жить без зависимостей — тоже зависимость, попробуй от нее избавься». Он прикуривает от плиты и уходит. Гаснет свет и запах.
Я осмысливаю что-то, а значит придаю абстрактный смысл тому, что само по себе этим смыслом не обладает. Я понимаю и распознаю — а значит сегментирую недискретное пространство. Это не слишком понятно, но более точно. Когда я приписываю хаотичной и непонятной реальности какое-то значение, художественное осмысливаю его, я волей-неволей его сегментирую, раскладываю по полочкам в голове, сдуваю с него пыль. Расставляю по росту, значению и цветам. Смотрю, сочетаются ли красный с абрикосовым или зеленым.
Я думаю о себе, вспоминаю, и отдаю себе отчет, что возможно всего этого не было в моей жизни. Может быть, я выдумал это. А скорее — я выдумал все, что помню. Потому что абстракции, расставленные по хронологии, причинно-следственной связи, по алфавиту или значимости — мое художественное осмысление. Мое произведение. А в художественном произведении всегда должен быть конец и должно быть начало, хотя в реальной жизни этого нет.
Странно, что я не могу видеть себя со стороны в будущем. Как будто не могу представить фильм, который не смотрел или объять умом логику текста, который еще не прочел. Как будто в зависимости от того, куда я смотрю — в прошлое или в будущее — я меняю себя как наблюдаемый объект. В прошлом я есть — с руками, ногами, с прической и в джинсах. В будущем — вижу себя размытого, неопределенного, бессмысленного.
Потому что когда смотрю на себя в будущем — вижу набор равновероятных возможностей. Когда рассматриваю в ретроспективе — вижу факты, которые составляют ту реальность. Вижу что-то единственно возможное, то, что уже не отменить и не переиначить. Хотя именно то, прошлое, почему-то и хочется менять. А надо бы менять будущее.